Пьер Пюви де Шаванн (1824 — 1898)
Пюви де Шаванн, видный художник эпохи символизма, стремился возродить угасшую к тому времени традицию монументальной живописи. Он не создавал фресок, но имитировал эту старинную технику в крупномасштабных холстах, предназначенных для конкретного места и точно рассчитанных по размерам стены.
В его монументальных циклах поэтичные образы, навеянные искусством античности и Возрождения, представали как ностальгические воспоминания, как мечта о навсегда утраченной гармонии «золотого века». Ведь во второй половине XIX века уже был отчетливо осознан разрыв между классическими идеалами и прагматичной современностью. Классика утратила значение унаследованной нормы и включалась в актуальную культуру лишь как объект археологических, искусствоведческих, филологических штудий. Настенные панно Пюви украсили культурные учреждения, хранилища исторической памяти — Музей Пикардии в Амьене (1863—1865), дворец Лоншан в Марселе (1869), парижский Пантеон (1874—1878), Дворец искусств в Лионе (1883—1886), амфитеатр Сорбонны (1887—1889), Музей Руана (1881—1891), Публичную библиотеку в Бостоне (1893—1895).
Живописные полотна, размещенные в этих заповедниках культуры, являли образ классики, воспринятой с исторической дистанции. Этот эффект достигался фризообразными композициями, стелющимися вдоль плоскости. Отказываясь «дырявить» стену иллюзорными прорывами в глубину, Пюви создавал впечатление завесы, своеобразного экрана, на котором проступают далекие тени прошлого.
Одно из самых знаменитых его созданий — центральное панно для лионского Дворца искусств под названием «Священная роща», возлюбленная искусствами и музами. Аллегорические фигуры пребывают в идиллической гармонии с прозрачным, позолоченным предзакатными лучами пейзажем. Их статуарные позы бездейственны, они отрешены от мирской суеты — чарующие призраки былых времен, навсегда потерянной Аркадии. Ван Гог, художник совершенно иного плана, так передавал свои впечатления от Священной рощи: «Когда видишь эту картину, долго рассматриваешь ее, начинает казаться, что присутствуешь при возрождении, полном и благодатном, всего того, во что хотел бы верить, о чем страстно мечтаешь; становишься свидетелем странной и счастливой встречи далекой древности и жестокой современности».
Панно «Видение античности», также предназначенное для лионского музея, задумывалось художником как символ формы. Фигуры, навеянные воспоминаниями о древнегреческой пластике, словно рождаются естественным путем из скалистого ландшафта. Некоторые из них прямо повторяют фрагменты фриза Парфенона, позы знаменитых античных статуй. На вершине скалы, как на пьедестале, стоит муза. Она указывает сидящему рядом художнику на сцену внизу, словно призывая его претворить реальную картину в пластическую форму.
В стремлении воссоздать тональность фрески Пюви де Шаванн выбеливал колорит своих полотен. Невесомые, слабо моделированные фигуры словно припорошены известковой пылью, что придает им дополнительные качества искусственной сотворенности, ирреальности.
Современники Пюви де Шаванна особенно ценили его станковые картины, такие, как "Надежда" (1871—1872), "Девушки у моря" (1879, обе — Париж, Музей Орсэ), "Бедный рыбак" (1881, Париж, Музей Орсэ; эскиз — 1879, Москва, Государственный музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина). Аллегория «Надежда», написанная вскоре по окончании франко-прусской войны, имела большой успех, поскольку художник выразил в фигуре хрупкой девочки-подростка с оливковой ветвью в руке — символом мира — упования французов на грядущее обновление жизни и процветание страны. Вдали видны развалины и кладбищенские кресты, но земля покрывается цветущей растительностью, возвещающей весну.
В «Девушках у моря» три женские фигуры приближены к переднему плану и выключены из контекста, реального или воображаемого. Поэтому их можно воспринять и как современных купальщиц, и как олимпийских богинь. Светлые тела почти прозрачны, а их контуры колеблются, сливаясь с пейзажем. Ажурная растительность и разлетающиеся по ветру, как дым, волосы стоящей девушки усиливают ощущение призрачности. Поэты, восторженно принявшие картину, сравнивали ее персонажей с сиренами, с женскими образами Бодлера, с блаженными существами, пребывающими в Эдеме.
Образы, созданные Пюви де Шаванном, маячат на грани реальности и грезы, возбуждая импульсивные импровизации, мечты и неясные влечения к идеалу. Именно эту особенность оценили в нем поэты и теоретики символизма, отстаивавшие многозначность